Человек в высоком замке - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Лучшие в мире инженеры! Питекантроп в стерильно белом халате в какой-нибудь университетской лаборатории Берлина, размышляющий над тем, для чего можно приспособить черепа, кожу, уши, жир других людей. «Да, герр доктор. Новое применение больших пальцев ног: смотрите, можно приспособить сустав в качестве быстродействующего механизма для зажигалки. Теперь герр Крупп сможет производить их в количествах…»

Его ужаснула эта мысль: древний гигантский недочеловек — людоед — ныне процветает, вновь завладев миром. «Мы потратили миллионы лет, стараясь подальше убежать от него, — думал Фрэнк, — и теперь он вернулся, но не просто как соперник, а как повелитель».

— Мы не можем порицать, — говорил по радио голос маленькой желтой красавицы из Токио.

«Боже, — подумал Фрэнк, — а ведь мы их называли обезьянами, этих цивилизованных кривоногих малюток, которые не возводили газовых печей и не топили жир из женщин».

— И мы часто порицали в прошлом за эту ужасную растрату людей в фанатичном стремлении удалить основную массу индивидов из общества, поставив их вне закона.

Они, эти японцы настолько сильны в законах.

— …процитировать широко известного западного святого: «Что за выгода человеку, если он заполучит себе весь мир, но при этом потеряет свою душу?»

Радио замолчало. Фрэнк тоже прекратил завязывать галстук. Шло утреннее промывание мозгов.

"Мне нужно с ними примириться, — осознал он.

Занесут его в черный список или нет, если он покинет территорию, контролируемую японцами, и покажется на Юге, или в Европе, — в любом месте Рейха — это будет означать смерть.

«Мне нужно помириться со стариком Уиндемом-Матсоном». Усевшись на кровать и приткнув рядом чашку чуть теплого чая, Фрэнк достал экземпляр древнекитайского оракула.

Из кожаного футляра он извлек сорок девять черенков тысячелистника.

Некоторое время он размышлял, приводя в порядок мысли и продумывая вопросы.

Вслух он сказал:

— Как мне следует подойти к Уиндему-Матсону, чтобы на сходных условиях помириться с ним?

Он записал вопрос на обложке блокнота, а затем начал перебрасывать черенки из руки в руку, пока не получил первую строчку, начало. Восьмерка.

При этом была отсечена половина из шестидесяти четырех гексаграмм.

Он разделил черенки и получил вторую строчку. Вскоре, умело обращаясь с оракулом, он получил все шесть строк, гексаграмма лежала перед ним, и ему не нужно было проверять ее идентичность по таблице. Он прочитал в ней гексаграмму пятнадцать: скромность, низшие воспрянут, высшие падут вниз, могучие семьи покорятся. Ему не нужно было обращаться к тексту — он знал его наизусть. Хорошее предзнаменование. Оракул дает ему благоприятный совет.

Все же он был чуточку разочарован.

Было что— то бесполезное в гексаграмме пятнадцать, слишком благочестивое. Конечно, ему нужно быть скромным. Может быть правда, в этом и заключался смысл, ведь после случившегося у него не было власти над старым Уиндемом-Матсоном. Он не смог бы принудить его, чтобы тот взял его назад. Все, что он мог бы сделать -это принять указания гексаграммы пятнадцать видно наступил момент, когда нужно просить, надеяться и ждать.

Если бог даст, может, его и возьмет на прежнюю работу, а может быть, даже на что-нибудь получше.

Читать другие строчки было не нужно: это были статичные строки.

Значит все, перехода на другую гексаграмму не было.

Тогда следующий вопрос. Собравшись с мыслями, он произнес:

— увижу ли я снова Юлиану?

Это была его жена или, вернее, бывшая жена. Юлиана ушла год тому назад, и он не видел ее несколько месяцев. В сущности, он даже не знал, где она сейчас живет, наверное, уехала из Сан Франциско, возможно даже из Тихоокеанских Штатов.

Общие друзья или ничего не слышали о ней, или не хотели ему говорить.

Он углубился в манипуляции с черенками.

Сколько раз он спрашивал об Юлиане, задавая то один вопрос, то другой? Вот и гексаграмма, порождение слепой случайности положения черенков растения, была случайна, но тем не менее казалась связана тысячью незримых уз с мгновением, в котором он находился, в котором его жизнь была связана со всеми остальными жизнями и частицами вселенной. Сквозь рисунок переменчивых и неизменных строк всегда находила себе путь неодержимая необходимость, высвечивая положение в целом. Он, Юлиана, фабрика на Гоуч-стрит, Торговые Представительства, хозяйничающие здесь, исследование планет, миллиард кучек химических соединений в Африке, которые теперь уже не были даже трупами, стремления тысяч людей вокруг него в мелких курятниках Сан-Франциско, обезумевшие бестии в Берлине, с их хладнокровными лицами и маниакальными планами — все соединилось в одно мгновение, когда он бросал стебли тысячелистника, чтобы избрать точное, мудрое высказывание, соответствующее этому мгновению, в книге, корни которой уходят в тринадцатое столетие до нашей эры. В книге, созданной мудрецами Китая за пять тысяч лет, отразившей доведенную до совершенства космологию еще до того, как Европа научилась элементарной арифметике.

Гексаграмма. Сердце его упало. Сорок четыре. Лицом к лицу с ней. Ее отрезвляющий приговор:

«Девица сильная. Не следует жениться на такой девушке».

Он снова получил тот же ответ относительно Юлианы. «Значит, она не для меня, я знал это. Но ведь не об этом я спрашивал оракула. Зачем оракулу нужно было напоминать мне? Скверный жребий выпал мне встретить ее и влюбиться — и любить до сих пор». Юлиана — самая красивая из женщин, которых он знал. Черные, как смоль брови и волосы: следы испанской крови были видны даже в цвете губ. Упругая, неслышная походка: она носила туфли с ремешками, оставшиеся еще со старых классов.